Древо жизни. Булгаков
Кто не мечтает о вечной жизни? Только люди с бедной фантазией и мышлением, которые не в силах вообразить себе свою смерть, как полное исчезновение и забвение. Прогорел короткий фитилёк в сорок или семьдесят лет - погас огонь, словно никогда и не было. Тогда становится по-настоящему страшно. Я ещё толком не научилась выговаривать букву "р" в детстве, но помню, как распаляла в своём многомерном сознании эту жуткую мысль, что больше никогда не буду мыслить, ощущать сердце и душу, и все про меня забудут. Самая жуткая фантазия моего детства. Не считая духовной жизни после смерти, в реальном времени бессмертие можно получить двумя простыми способами: памятью и своим родом. Вот этим фундаментальным понятиям я хочу посвятить свой новый жж-проект или рубрику #древо_жизни. В нём каждый раз буду поднимать из прошлого семейную историю известных, но забытых после смерти людей или малоизвестные, но интересные сюжеты жизни "звёзд" культуры и истории . Первым номером разбудим память и спиральную цепочку ДНК моего любимого писателя Михаила Булгакова. Думаю, что не разгневаю его дух таким спиритическим сеансом , ведь мистический автор "Мастера и Маргариты" сам вместе с новым кругом богемных друзей Москвы баловался модным в то время спиритизмом. В своих дневниках создатель самой правдоподобной адской свиты Воланда с его потусторонним балом выражал относительно этих забав насмешливый скепсис, в успешность салонных вызовов душ умерших с помощью блюдца и букв он не верил. Но связи и поддерживать надо было. Они были добыты нелёгким трудом. Бессмертному создателю популярной во все времена и среди всех поколений книги и драматургу десятка актуальных в наши дни театральных пьес пришлось пробиваться в столице, как простому киевлянину с самых низов, сквозь полуголодную жизнь в комнатёнке с обидными отказами в публикации. От морфинистского тумана земского доктора и голодной работе в газете железнодорожников до личного покровительства Сталина во МХАТЕ и приглашения на ежегодный светский раут в посольство США "Спасо Хаус". Всё это тернистое древо небольшой сорокалетней жизни писателя Михаил Булгаков - первоначального автора сценария фильма "Иван Васильевич меняет профессию", ставящейся с успехом до сих пор пьесы "Зойкина квартира" и масонского романа о дьяволе и Иисусе Христе. Я могу процитировать творческую жизнь писателя без шпаргалок, по памяти. Потому что прочла лет в девятнадцать почти всего Булгакова с его дневниками и книгу воспоминаний его первой жены, Татьяны Лаппа. На всех его старых фото, в его содержательных произведениях и живых глазах я нашла что-то абсолютно своё. Самобытный искромётный талант, взрослая наивность и тяжёлая, как кандалы с тисками судьба. Булгаков - это не те монументальные классики с окладистыми бородами и каменными глазами, а земной человек с сияющим взором и харизматичным лицом. Возможно потому, во МХАТе, куда его взяли режиссёром-постановщиком с с большим трудом и предубеждением Константина Сергеевича Станиславского, Михаил быстро почувствовал себя своим. Растворился в обожаемой театральной обстановке, в его традициях, музах и даже интригах. У него была та самая органичность, умение схватывать характеры и воссоздавать сюжеты в любых предложенных обстоятельствах. В одной из собственных постановок по любимому Мольеру он сам с удовольствием сыграл одну из второстепенных ролей, в неузнаваемом гриме и парике городского судьи. Мне всегда казалось, что в наше время в кино Михаила Булгакова, человека светского происхождения и высокого образования, но опускавшегося во время денежной нужды и морфинизма, лучшим образом сыграл бы ни кто иной, как Андрей Краско, удивительно на Булгакова похожий. Я всегда верила в цикл перерождения душ, объясняемый в моей книге астротеизма, но кем же стал в следующей жизни автор "Дней Турбиных" и "Бега", всё же останется для всех, кроме меня, тайной... А сейчас пусть волшебное хрустальное яблочко на золотом блюдце перенесёт нас в Киев на Андреевский спуск. Не скажешь, что там зародилась жизнь маленького Миши. Его отец, потомственный священник из хорошей зажиточной семьи, со своей супругой начали совместную жизнь в менее благоустроенном районе Киева, а чуть позже благодаря повышению по службе семья стала разрастаться, здесь , на пологой центральной улочке недалеко от Крещатика, с наглядным названием Андреевский спуск 13 , где установили писателю памятную доску. Как тогда говорили, семья занимала бельэтаж - лучшую из квартир купеческого трёхэтажного дома из многочисленных комнат, которые с первых багровых залпов революции стали нагло уплотнять товарищи пролетарии и разного рода ухари. Вроде книжного Швондера и стриженых комиссарок, которых профессор Преображенский из булгаковского "Собачьего сердца" принял за мужчину. Такие нахалы регулярно с суровой зимы 1918 года, которой датируется и мемуарная книга "Белая гвардия", третировали вовсе не московских дядек-профессоров Покровских, а саму киевскую семью с повзрослевшими детьми священника Булгакова и будущего автора книги об апокалиптическом визите дьявола в Москву.
Их в доме на Андреевском спуске было шестеро. После выдающегося первенца Миши шли сёстры: златоволосая Варя, смиренная Вера, самостоятельная Надя и маленькая Леночка, которую любя часто звали Лёлей, потому что она была ещё младше маленьких братьев писателя, Николки и Ванечки. Все дети и их тёплые родственные связи достоверно воссозданы автором в "Белой гвардии", которая легла в основу спектакля и фильма "Дни Турбиных". А в реальном времени на прототипов книги можно взглянуть через старинные фотографии. Вообще для Киева возмужавший Михаил был в первую очередь молодой, но толковый доктор, который вёл частную практику в провинциях и на дому. В точности, как его любимый автор и образец подражания - Антон Палыч Чехов. Остановившись на буржуазной медицине, отец дал смышлёному Мише хорошее образование в Императорской Гимназии Киева, где мальчик хорошо учился, но много хулиганил. Любил давать смешные клички одноклассникам и дразнить по фамилиям. Видимо, у взрослого автора, полного фирменного юмора и сатиры, это выразилось в книжных героях, вроде гражданина Полосухина, клетчатого Коровьева, Стёпы Лиходеева и азартного Парамоши. Миша развивался в меру впечатлительным и устойчивым профессионалом, не падавшим в анатомическом театре в обморок, но чувствовавший себя в театре на любимой опере "Аида", как рыба в воде. Он с мастерством и нужным хладнокровием проводил студенческие опыты и первые операции в кустарных сельских условиях, где начал практику, как земский доктор. Тем не менее его незрелое сознание навсегда зарубцевали драматичные эпизоды, когда мучительно долго, в бреду и горячке, умирал его совершивший в глупом порыве суицид киевский друг, неправильно выстреливший себе в висок, и как пришлось резать по живому кукольно красивую пятилетнюю девочку, чтобы спасти её жизнь. Эта виртуозная операция молодого доктора Булгакова ярко описана самим же автором в первом цикле новелл "Записки земского доктора" под названием "Стальное горло". В нём заболевшей душащей ангиной малышке пришлось делать операцию на горле уже в последние минуты её угасавшей жизни. Всё же тонкий одарённый человек чаще стал лечиться от стресса профессиональным способом. Под рукой после тяжёлой и неблагодарной практики в глуши всегда был морфий - единственная хирургическая анестезия в те времена. Вернулся вместе со своей первой молодой женой Таней, от которой, как и от других двух жён, у Булгакова , к сожалению, не было детей, Михаил уже крепко пристрастившимся, и мучительно, взяв волю в кулак, скрываясь от языкастой киевской молвы, боролся со своим морфинизмом. Писатель впоследствии почти всю свою жизнь превратил в яркие вспышки на бумаге, оставшиеся в веках. Вскоре родился автобиографичный "Морфинист". Уже, став литератором, писатель признавался, с какой лёгкостью и удовольствием пишет, то что было на самом деле, и в каких муках рождается художественная ложь. Его отец к тому времени уже скончался и мама вышла замуж второй раз, уйдя вместе с годовалой сестрой Лёлей в дом к новому мужу. Молодой доктор, что-то пишущий в стол, остался в доме на Андреевском спуске за главу семьи. В это время и взрослеющие сёстры стали выходить замуж или разъезжаться на учёбу. Варя с золотой рыжиной волосах и томным взглядом обиженной принцессы, описанной в "Днях Турбиных" как сестра Елена, как раз в то время безоглядно влюбилась в белогвардейского офицера, прототипа коварного Тальберга (Карума). Но из-за его участии в Гражданской войне не понятно на чьей стороне, постоянно оставалась в родительском доме одна. Вернее без "половинки", рядом всегда был старший брат с женой и младшие Коля с Ваней. Когда общество рабочих и господ окончательно рухнуло и средняя прослойка буржуазии была выдавлена даже из уплотнившихся квартир, младшие братья Булгакова странным образом оказались в Париже. Как герои печального белогвардейского "Бега". Николай стал врачом-микробиологом, а Иван перебивался на хлеб и воду, зарабатывая игрой на балалайке в парижских ресторанах. Все эти на первый взгляд разные красивые девушки, в отличие от братьев, не сберегли верность монархизму и белому движению на запад. Все сёстры приняли советское гражданство, а Надежда в то время, как молодой доктор Миша дружил с остатками белой аристократии и творческой богемы Киева ("ХЛАМ"), даже некоторое время агитировала за красных и ездила с мужем по городам, раздавая прокламации, агитплакаты. Позже все, кроме старшей Варвары,осевшей со своим красно-белым офицером на всю жизнь в Новосибирске, сёстры Михаила Булгакова перебрались в Москву, сохраняя нейтрально умеренные политические взгляды. Взгляды аполитичные. Так было легче выжить. И Миша также глубоко спрятал в себе свой белый монархизм и презрение к развязным скотам в красном, на его глазах жестоко убивавших сограждан, обычных киевлян во время Гражданской войны 18-19 века. Перед покорением Москвы, где жили дядьки Покровские и учились сестрёнки, Булгаков прошёл суровый период той безумной войны всех против всех, доносов и перлюстрации ГПУ, тифа и голода, тщетных попыток уехать в благополучную жизнь европейской эмиграции. Хотя, впрочем, ехать было некуда и это останавливало. Князья бедствовали на чужбине, "доедая" остатки фамильных драгоценностей. Что говорить о простом докторе, пишущем в стол? К слову, около года, Булгаков с женой Татьяной тоже жил исключительно на родительские украшения жены. Каждую неделю во время вынужденных скитаний по Северному Кавказу военным медиком Добровольческой армии юга, Таня рубила по куску чистого золота от своей цепочки, а затем и браслетов у ювелира, принося домой взамен хотя бы что-то из съестного. Михаилу почти ничего не платили, писательство ещё не приносило ни копейки и примерно тогда впервые он с приятелем попробовал заработать денег с помощью театральных постановок. Нищая публика с радостью принимала зрелища, но хлеба не хватало у всех. Военные части всё отступали, и отступали севера на юг. Ехал и Булгаков, не зная куда. Владикавказ, Батум и Новороссийск, где едва не умерший от тифа писатель не смог эмигрировать по договорённости с кем-то, кто протянул незримую руку, просто опоздав на пароход. Тогда корабли с бегущими россиянами десятками отбывали в спасительную Европу через Босфор и Стамбул. Путь генерала Черноты, описанный в "Беге", где суетной отток народа из развалившейся родины и красного террора ассоциировался с тараканьими бегами Янычара. Зато, выкарабкавшись, наш Михаил Афанасьевич, наконец, окреп в мысли станет писателем, театральным драматургом и режиссёром. В Москве имелись кое-какие связи. Но у зажиточных дядек в квартирах дольше суток неприлично было оставаться. И Миша также, по приезду, запихнулся с супругой в клетушку рабочей коммуналки. Благо, удалось через ранее устроившихся киевских друзей-писателей устроиться в газету "Гудок". МИхаил даже как врач всегда отличался каллиграфическим и обогащенном умением составлять анамнезы, писать и писать. Красиво, ёмко, хлёстко и сатирично. Идеально для журналиста, но цель ставилась - войти в зарождающийся круг писателей и драматургов, которым покровительствовала высшая власть, вроде Маяковского, Олеши, Ильфа и Петрова. Вытерпев продолжавшийся в Москве голод и пощёчины-отказы от заевшихся столичных издателей, которые вначале смеялись над писаниной киевского бедняка, мечты на горьких осколках жизни стали сбываться. Первые ступени - литклуб "Зеленая лампа", чтения в кругу уже известных поэтов и писателей и знакомство с самим Станиславским. Правда, для такого карьерного шанса пришлось бросить уже не только скромную Таню, но и вторую жену-москвичку Белозёрскую, ради сестры личного секретаря создателя МХАТА - всем известного прообраза книжной Маргариты - Елены Сергеевны Булгаковой. На её руках уже тяжело болеющий генетической болезнью почек мечтал заснуть навеки без боли и горя наш бессмертный автор Михаил Афанасьевич Булгаков. На этой последней фотографии писателя видно насколько он измучен болезненной хворью и несправедливыми принижениями со стороны властей. Расположение самодура Сталина, несмотря на льстивую постановку "Батум", сдуло также неожиданно, как оно и возникло, когда в телефонной трубке мхатовский худрук Константин Станиславский услышал голос "Самого", и тот велел личным распоряжением взять на работу молодого автора Булгакова, осмелившегося написать вождю прошение о любой работе в Москве. Успешные мхатовцы группами моталась по заграницам, но только Булгакову с женой, невзирая на её связи, системно и до последнего в выезде и оформлении загранпаспорта отказывали. Аналогичное отношение у власти было к снятию его постановок в театре и смертельной болезни. Великий роман "Мастер и Маргарита", который должен был вывести на международный уровень, не был закончен при жизни. Это были фрагменты редакции сквозь мучительные приступы болезни и чертовщины, творящейся в нехорошей квартире на Садовой, где сейчас в знаменитом булгаковском музее царит тяжёлая атмосфера, которую не спасают паршивые актёры одетые в Бегемота, Фагота и Азазелло.
Булгаков умирал зимой, в Москве, на руках у любимой Елены и сестры Нади, думая, что если переживёт зиму сорокового года, то обязательно сгинет в застенках театральной ежовщины. На тот момент были репрессированы уже многие театралы, отправлен в лагерь его самый близкий друг Николай Лямин. Слишком современный и смелый автор Булгаков был идеальным кандидатом под репрессии. Когда режим неграмотных и трусливых самодуров чистками вычищает самые ценные свои дарования. Гений засыпал на нежных любимых руках, как книжный мастер, и муки отступали долгим эхом, засыпал вечным сном, но память его талантливых произведений возродилась новой жизнью через десятки лет и будет жить в нашей памяти вечно.
